В нескольких словах
Статья разграничивает журналистскую этику, требующую объективности и уважения к жертвам, и свободу творчества писателя. Автор утверждает, что создание, издание или распространение книги о преступлении, даже самом тяжком, само по себе не делает человека соучастником преступника или виновным в страданиях жертв. Оценка произведения и его создателей должна основываться на анализе самого текста в рамках закона, а не на слухах или предвзятых мнениях.
Сто лет назад, когда я только начинала в профессии, меня отправили освещать суд по ужасному преступлению, где в зале присутствовали убийца и дети жертвы. Меня до сих пор бросает в дрожь и холодный пот при воспоминании о том, как мне приходилось каждый вечер наспех писать хронику. Я была новичком в море сомнений. Слушая защиту, я жалела еще предполагаемого дьявола. Слушая обвинение, желала, чтобы он закончил свои дни за решеткой.
В итоге, когда обвиняемого уже признали виновным, но не сознавшимся, я вышла из суда с лихорадкой на губе от нервов и двумя твердыми убеждениями: криминальная журналистика – это не мое, и если бы мне пришлось ею заниматься, то только с уважением, щепетильностью и человечностью к живым и мертвым, как у хорошего судмедэксперта за столом для вскрытий.
Но я журналист, а не писатель. И это не одно и то же, хотя можно быть и тем, и другим. Писатель и его произведение не обязаны быть хорошими, красивыми, строгими или беспристрастными. Журналист и его работа не обязательно должны обладать первыми двумя достоинствами, но обязаны – последними двумя. Литературное произведение – это не новость, не репортаж и не хроника, жанры, подчиненные журналистской этике.
В интервью с убийцей журналист должен противостоять ему, опровергать его слова и ставить его на место по отношению к жертвам, окружению и эпохе. В аналогичной ситуации писатель, однако, может оказаться трусом, который не решается позвонить жертве не то чтобы для получения ее версии или разрешения, а хотя бы для того, чтобы из чистой человечности сообщить о чем-то, что затрагивает ее до глубины души, из страха, что это разрушит проект.
Писатель и его произведение могут быть плохими, предвзятыми, безответственными, презренными и оспариваемыми теми, кто чувствует нарушение своих прав. Но для разрешения этих конфликтов существуют суды, рассматривающие текст, а не априорные суждения и слухи.
Нет, я не читала и не знаю, прочту ли книгу, о которой все говорят, не читая, если она вообще будет опубликована. Но, помимо законного общественного порицания со стороны тех, кто так считает, я думаю, что ни написание, ни редактирование, ни продажа, ни покупка этой книги не превращают того, кто это делает, в сообщника какого-либо убийцы или пособника в причинении боли его жертвам.
