В нескольких словах
Текст рассказывает о том, как потеря зрения повлияла на Хорхе Луиса Борхеса, изменив его физически и духовно. Слепота стала не только трагедией, но и стимулом к поиску новых способов восприятия мира и сохранения достоинства.
Однажды в конце 40-х или начале 50-х (точно он не мог сказать), Борхес сел на поезд до Мар-дель-Плата. С собой у него был детективный роман, который он открыл, как только уселся, и пренебрег, как всегда, рекомендацией своего окулиста не читать при плохом освещении. Он читал – или, скорее, «поглощал» – книгу с таким рвением, что когда стемнело, прислонился головой к окну, чтобы уловить последние лучи заката. Ему удалось закончить роман, угадывая слова, так как ночь была кромешной, а потом он заснул. Когда он снова открыл глаза, как пишет его биограф Мария Эстер Васкес в книге «Борхес. Великолепие и поражение», перед ним предстал «фестиваль цветных огней, которые двигались, сверкая и восхищая». Это длилось мгновение, а затем наступила тьма. Он ослеп.
Наконец-то ослеп, следовало бы сказать, потому что последовательные отслоения сетчатки уже оставили его зрение в плачевном состоянии, в ожидании финального и ожидаемого удара, который, несомненно, был связан с компульсивным чтением. Но, о чудо, одним глазом он еще мог что-то видеть, крошечный уголок реальности с несколькими измененными цветами (синий был зеленоватым, коричневый – фиолетовым), что позволяло, например, интуитивно угадывать карты, но не игрока, который их тасует. Борхес не хотел терять эту хрупкую нить, и поскольку врач предупредил его, что если он опустит голову, сетчатка может отслоиться окончательно, его поза стала всегда прямой, с поднятым подбородком, прямой спиной, вызывая восхищение и зависть: вид старого Борхеса был лучше, чем у его непосредственно предшествующего образа, сутулого сеньора; слепота подарила ему новую осанку, новую манеру ходить по улицам.
Возможно, из-за страха потерять то немногое, что у нас осталось, обычно уже в старости или на пути к ней, люди открывают в себе что-то новое и необычное, чтобы не сломаться: то, что в Борхесе могло показаться надменностью или высокомерием, было страхом. Все есть страх, начиная с определенного возраста, особенно красота. Как вспоминает Васкес, деревья без корней и без ветвей, которые только и желают достоять до конца.
