Определяют ли нас полученные оскорбления?
Когда мы заявляем об обиде, нанесенной словами, что мы на самом деле заявляем?
Мы приписываем языку силу действия, (...) способность ранить, и позиционируем себя как объекты на его травмирующей траектории. Мы утверждаем, что язык может действовать и действует против нас, и это утверждение, которое мы делаем, является еще одним проявлением языка, который пытается противостоять силе предыдущего проявления. Мы применяем силу языка, даже когда пытаемся противостоять его силе, оказавшись в ловушке цикла, который не может быть разорван никаким актом цензуры.