В нескольких словах
Футбольное соперничество Аргентины и Бразилии выходит за рамки спорта, становясь отдушиной и символом национальной гордости, особенно для Аргентины. Текст рассматривает угасание былой магии бразильского футбола и опасения по поводу приватизации клубов в Аргентине, подчеркивая роль футбола как коллективного утешения и элемента культурной идентичности.
«Выпусти Рафинью, твою мать!» — таким скандированием завершился матч на стадионе «Монументаль» между Аргентиной и Бразилией (4:1). Рафинья в интервью с Ромарио оступился, сказав, что они «зададут трепку Аргентине». Этот ответ послужил мотивацией для их главного континентального соперника на поле и на трибунах. В итоге, кричалка «выпусти Рафинью…» намекала, что Рафинья не играл, более того, что Рафинья не существует. Коллективная страсть, движущая футболом, обожает находить врага, чтобы затем отрицать его, превращая в ничто.
Сборная Аргентины выступает объединяющей силой для страны, расколотой политикой. Идеологическое насилие на время утихает на стадионе, находя общую гордость (у сборной есть игра и настрой, чтобы ее вызвать) и великого исторического врага, которого можно унизить. «Это футбол, папа», — как сказал бы Бордалас. Сфера, которая допускает эмоциональные излишества для изгнания всевозможных конфликтов. Социальная терапия со всеми ритуалами, которые освящает время: обряды, песни, идолы, крики, объятия, ненависть, разделенная между судьей и соперниками. Футбол растворяет экзистенциальную грязь и, если повезет, возвращает нас домой с чувством гордости, будто мы были главными героями, а не зрителями подвига.
Больше информации: Футбол, серьезность и смех
Аргентина доминировала от начала до конца. У Бразилии есть отличные нападающие, но команда не может их найти, потому что ей не хватает полузащитников, которые в другую футбольную эпоху были сутью ее игры. Я плакал на Чемпионате мира 1970 года, глядя на Жерсона, Пеле, Жаирзиньо, Тостао и Ривелино — все они были «десятками» в своих клубах, пожертвовавшими частью своей привычной роли, чтобы стать футбольным оркестром и остаться в памяти. В 82-м сборная снова блистала с Фалькао, Тониньо Серезо, Сократесом и Зико, но проиграла. Именно тогда Бразилию охватил приступ практичности, который не изменил ее волю к победе, но похоронил магию, позволявшую узнавать ее стиль даже в клетчатой рубашке. Отказ от идентичности имеет такие последствия. Она по-прежнему экспортирует больше игроков, чем кто-либо, и футбол остается главной национальной страстью, но ее игра перестала ослеплять.
В недавнем интервью с Марсело, волшебником, освоившим мастерство в футзале, он удивил меня, сказав, что футбол (и особенно бразильский) вернется к той самой артистичной игре, потому что это незаменимое оружие для нарушения равновесия. Я был настроен пессимистично, но он меня ободрил. Тем не менее, чтобы поверить в это, мне нужно это увидеть.
Наверняка Бразилия выйдет из этого периода застоя, но пока ей следовало бы вернуть любовь к мячу, историческую гордость за свою уникальность, а Рафинье — вести себя скромнее, потому что перестройки достигаются только через смирение и, как считает Марсело, возвращаясь к спонтанности, которую улица позволяла лучшим.
Что касается Аргентины, то в последнем созыве только Песселья («Ривер Плейт») играет в местной лиге. Остальные игроки приезжают из-за границы. Они — продукт своих районных клубов и мечты, сопровождающей их с детства: стать частью европейского клуба. В клубе они учатся ремеслу, в мечте — активируют требовательность.
Милей [президент Аргентины] намерен приватизировать клубы, превращая футбол в игру интересов, с риском лишить его той представительной силы, которая дала нам культурную идентичность. Пока мир попадает в руки сильнейших, давайте укроемся на стадионе, чтобы доверить наши страсти коллективной душе футбола, хотя бы для иллюзии, что общие ответы способствуют счастью.
