Фотография 1924 года

автомобиль развозит рекламные материалы немецкой Народной партии в Берлине во времена Веймарской республики. Bridgeman images. Миф о вечном возвращении имеет как минимум одно важное предупредительное свойство. Вместо того чтобы заставлять нас искать тот же путь или завершать незаконченную историю, приукрашивая текущие события историческими деталями, как это делают некоторые революционные движения, лучше воспринять это как предупреждение, чтобы избежать повторения трагических ошибок прошлого в настоящем. Сейчас не 1930-е годы, эпоха Германии, столь блестящая в культуре, искусстве, науке и философии, сколь и бурная в экономике, обществе и политике, в конечном итоге приведшая к подъему нацизма, европейской войне и Холокосту. Но нелишним будет вспомнить ту эпоху, как это делает выставка «Неопределенные времена. Германия между войнами», которая продлится до 20 июля в Caixaforum в Барселоне. Выставка открыта в тот момент, когда демократии отступают, авторитаризм усиливается, популистские национализмы распространяются и даже возобновляются крупномасштабные войны, которых не видели со времен тех разрушительных для Европы лет. В перспективе история кажется ясной и упорядоченной, но первый урок, который мы можем извлечь из нее, – это непрозрачность событий, происходящих на наших глазах. Об этом хорошо известно в Каталонии, где история, так много смотрящая на нас и призывающая нас, дошла до того, что научила нас уму-разуму, вплоть до продвижения бездействия и исключительной заботы о личных интересах. Тогда тоже произошла реакция, отдалившая людей от политики и оставившая путь для экстремизма, как в некотором роде происходит сейчас с подъемом крайне правых.

Есть много свидетельств тех времен, но мало свидетельств от кого-то столь интеллектуально подготовленного для хорошего наблюдения за историей в процессе, как французский философ и социолог Раймон Арон, который жил в Германии с 1930 по 1934 год и был непосредственным свидетелем агонии той республики и прихода Гитлера к власти. «Ничто не удивило меня так сильно в первые недели режима, – писал он годы спустя в своих мемуарах (1983), – как почти невидимый характер великих исторических событий. Миллионы берлинцев не заметили никаких нововведений. Единственный знак или символ: за три дня по улицам столицы начали сновать коричневые мундиры». Вскоре Арон замечает, как воцаряется страх, еще до того, как начинаются волны арестов и открываются концлагеря, в сопровождении постепенного добровольного подчинения большинства граждан новоустановленной тирании. «Для правящих классов, для юнкеров, как и для лидеров экономики, Гитлер представлял собой не более чем инструмент или временную меру», – писал он. Затем пришло изумление от «радикальности антисемитизма, который выразился начиная с 1942 года в окончательном решении, которое, мне кажется, никто не мог заподозрить».

Не стоит сеять панику. Но и отвлекаться тоже не стоит. Конец Веймара не говорит нам о том, что история повторится, но говорит о том, что всегда нужно быть внимательным, чтобы этого не произошло.