В нескольких словах
Политика Дональда Трампа, включая введение новых тарифов, рассматривается как часть масштабной стратегии по переформатированию международного экономического порядка. Эта стратегия опирается на экономический национализм, предполагает давление на союзников, возможный финансовый и валютный контроль. Текущие действия вызывают ассоциации с «шоками Никсона» и порождают экономическую неопределенность, угрожая рецессией и ставя под сомнение будущее ВТО и принципов свободной торговли, что может означать конец продолжительного периода мирной глобализации.
Это только начало… Объявленными на этой неделе тарифами Дональд Трамп стремится не столько к борьбе с торговым дефицитом США в отношениях со многими регионами мира, сколько к перестройке международного порядка. Этот процесс уже начался с требования к странам НАТО увеличить расходы на оборону до 5% ВВП (и тратить их на американские компании) и продолжится рядом мер, рассматриваемых как инструменты корректировки.
Речь идет о мерах, призванных исправить то, что он считает хронической переоцененностью доллара — мировой резервной валюты, — которая удорожает экспорт США и негативно сказывается на американской промышленности. Международная торговля как инструмент власти, опирающийся на тарифы, валютный контроль и стратегическое разделение союзников — вот что нас ждет.
Стивен Миран — экономист, недавно назначенный Трампом председателем Совета экономических консультантов, — оказывает значительное влияние на взгляды президента. Ученик Мартина Фельдштейна, легендарного экономического советника Рональда Рейгана, Миран в некоторых случаях уже высказывался против политики Федеральной резервной системы и даже Министерства финансов. Миран является автором своего рода руководства по реструктуризации системы мировой торговли. В нем четко изложены основы восстановления промышленной базы США и использования расширенного доступа на внутренний рынок в качестве инструмента стратегического давления.
Для этого предусматриваются три этапа: первый, текущий, — это тарифное наступление; второй — разделение стран на категории в зависимости от их соответствия интересам США; и, наконец, комплекс мер финансового контроля над рынками капитала, включая специальные налоги для иностранных держателей казначейских облигаций, прямые интервенции на валютных рынках (что может вызвать напряженность в отношениях с независимой Федеральной резервной системой) с использованием операций купли-продажи валюты для контроля курса доллара.
Тарифы не впервые используются как инструмент корректировки. Напротив, к ним прибегал, например, и Джо Байден, хотя нынешнюю ситуацию отличает интенсивность. Прошлая среда, названная Трампом высокопарно «днем американского освобождения», напоминала 15 августа 1971 года, когда республиканец Ричард Никсон, прозванный «Хитрым Диком», прервал программы всех телеканалов в прайм-тайм, чтобы объявить о мерах, позже получивших название «шоки Никсона»: замораживание цен и зарплат, 10%-ные тарифы, односторонняя отмена привязки доллара к золоту (конец золотого стандарта) и т. д. Тогда Никсон, как и сейчас Трамп, оправдывал это попыткой ограничить импорт с целью сократить огромный торговый дефицит и поддержать национальную промышленность. Эксперимент Никсона провалился: через несколько месяцев инфляции и низкого роста тарифы пришлось отменить. Кто-то тогда написал меткую метафору: «Правительство США оказалось в положении ребенка, которому стали малы его чудесные туфельки».
Сегодня остается много вопросов без ответов: являются ли все объявленные тарифы предметом торга или они введены навсегда? Будут ли они сохраняться, повышаться или снижаться в зависимости от конъюнктуры? Что делать компаниям: обосновываться, например, в Европе или Азии, или открывать заводы внутри США? Пока ищутся ответы на эти вопросы, экономическая активность замедляется, а вероятность рецессии растет.
А что тем временем происходит со Всемирной торговой организацией (ВТО), практически сведенной на нет? Созданная 30 лет назад вне рамок ООН, она молча наблюдает за концом исторически аномального периода мирной глобализации и утверждением в мире экономического национализма, ведомого той самой державой, которая до сих пор была главным поборником капитализма laissez-faire.
